Российская плацкарта глазами иностранца

Для тысяч людей – это единственный способ объять пространство, перемещаться по этой стране, в 50 раз превосходящей размерами Польшу. Билет в плацкарт из одного конца России в другой стоит около семи тысяч рублей, а ведь это девять тысяч километров. Первый класс дороже в полтора раза, а самолет в пять. Неудивительно, что в транссибирских составах больше всего плацкартных вагонов. То, что в купе нет дверей, а на третий день пути там изрядно попахивает, никого не беспокоит.

Анатомия
Если ты изучаешь анатомию плацкартного вагона, сначала тебе может показаться, что каждое купе – это две полки, разделенные маленьким столиком. Когда ты уже устроишься поудобнее, ты сообразишь, что над каждой лежанкой расположена еще одна, а с другой стороны вагона, там, где бы ты ожидал увидеть противоположное окно, на тебя смотрит око пупка пузатого пассажира и улыбается большой зад очередного, спящего выше.

Каким-то чудом туда впихнули еще два боковых лежачих места. Таких открытых шестиместных ниш, отдаленных друг от друга лишь перегородкой, в вагоне девять. Самое худшее место – верхняя боковая полка у туалета, где досаждает запах мочи и хлопанье двери. Лучшего здесь нет, ведь везде кто-то или что-то мешает.

В плацкартном вагоне поезда № 92, который едет из Москвы на Байкал, можно встретить золотоискателя, туриста, башкирского лесоруба, проститутку, охотника, вора, профессора и реже репортера европейского глянцевого журнала. Последний, обвешанный техникой и гаджетами, выглядит как типичный пассажир первого класса и потенциальная жертва вокзальной пьяни.

В плацкарт он заглянет только через окно или по пути в вагон-ресторан, надеясь, что ему удастся сделать кадр, который обойдет потом весь мир. Он уже фотографировал торговок на перроне, проводников, а сейчас пытается снять выпивающих лесорубов, которые поспорили, довезет ли журналист всю свою технику до конца, или нет.

На луговом диалекте
Виталий и Слава едут на полгода на Лену рубить лес. Они марийцы, живут в Башкирии, а работают на татарскую фирму, занимающуюся разведкой нефти и газа в Сибири. Работы они не боятся, потому что уже однажды провели три месяца на Ямале и знают, чем это пахнет. На вопрос, как там, они отвечают: неплохо, потому что на 120 мужиков – четыре поварихи и одна продавщица. Иногда вертолет привозит женщину-фельдшера.

Когда в таежный магазин задерживается прибытие транспорта, любовь можно получить даже за большую плитку шоколада. Парни удивляются, что человек из Польши может знать, где находится республика Марий Эл, кто такие марийцы, и что у них есть горный и луговой диалект. Между собой они говорят на родном языке, на луговом диалекте, вставляя иногда русские слова.

Золотоискатели
Сосед марийцев Эдуард едет добывать золото в окрестности Бодайбо в Забайкалье. Он работает на огромной землечерпалке, которая пропускает через себя потоки воды и фильтрует грунт, вымывая из него золотой песок. Эдик рассказывает, что еще три года назад у работников его фирмы не было банковских счетов, и они возвращались в родную Молдавию или на Украину с заработанными деньгами в карманах.

Тогда в поездах из Забайкалья в Москву промышляли шайки, которые специализировались на кражах у старателей. Ради безопасности те возвращались группами по полтора десятка человек. Путешествовать в купе вроде бы спокойнее, но там сложнее отказаться от рюмки. Так появились пьяные поезда, называвшиеся «золотыми» из-за кутящих там старателей из Забайкалья и Якутии. По сей день РЖД не отправляет туда поездов более высокого класса («фирменных»), а только скорые и пассажирские, состоящие в основном из заслуженных плацкартных вагонов.

На полке под Эдуардом спит Руслан – узбек из Таджикистана, шофер грузовика в одной из золотодобывающих компаний под Бодайбо. У Руслана место на боковых «нарах», так что лежа он может наблюдать четырехместную нишу, которую занимают польские туристки. Он с удовольствием рассматривает их и на станциях фотографирует на память. В его родном кишлаке на перевале где-то под Ленинабадом за такое рассматривание приковывают к скале и травят собаками.

В горах он оставил жену, которая моложе его на 20 лет, а в Бодайбо, где он проведет следующие полгода, его ждет другая. Конечно, они обе друг о друге не знают. Руслан объясняет, что с женой, как с Богом: Аллах запрещает алкоголь, но Руслан пьет под крышей плацкартного вагона, потому что через крышу Бог не видит. Жена же запрещает многоженство, но как Бог сквозь крышу, так и она из Ленинабада, не увидит, чем занимается Руслан в Бодайбо.

Узбек хвалится, что однажды в жизни, в 1968, он был в Польше. Он служил тогда в ГДР, а когда начались чехословацкие события, перед тем как высадиться в каком-то чешском городе, его часть останавливалась на границе с Польшей. Выстрелил он только один раз, такой был приказ.

Хор
Ближайшие соседи Эдуарда и Руслана – группа российских учителей из Липецка. Когда над Сибирской низменностью выглянуло июльское солнце, а температура в вагоне поднялась до 32 градусов, они первыми решились снять майки и проветрить свои огромные животы. Их примеру последовал весь вагон. Учитель физики Евгений рассказывает, что они каждый год ездят на Байкал: разбивают на берегу на несколько недель лагерь и ловят омулей и хариусов.

группа российских учителей из Липецка

Добираются они всегда плацкартом, потому что сложно найти лучшую «агору» – место встреч, чем открытые купе. Вечерами один из учителей, Володя, достает гитару и весь вагон под бренчание и стук колес начинает напевать Высоцкого и Окуджаву. Люди настолько влились в ритм поезда, что когда тот притормаживает, медленнее становится и пение.

[...]

Жизнь в движении
В каждом вагоне работают двое проводников. Они следят, чтобы огромный самовар «Титан» всегда был полон кипятка, раздают спящим на верхних полках ремни безопасности, чистят узкий коридор, заканчивающийся маленьким предбанником с окошком, ящиком для мусора и туалетом.

В начале вагона есть еще одна уборная и в обеих у проводника Николая Евгеньевича много работы, ведь пользоваться туалетом во время езды нелегко. [...] Радует факт, что уборные в плацкарте гораздо чище, чем в польских поездах, а заодно менее просторные, так что упасть в них действительно сложно.

Но осторожным быть стоит, ведь в плацкарте все происходит на ходу. Мытье, еда, дефекация, тихое совокупление и громкая выпивка: все в пути. В движении, как у некоторых птиц, животных или насекомых. Есть в этом некое неожиданное единство с видом за окном: с тайгой, болотами, лесостепью. С биологией стрижа, которого можно иногда увидеть из окна вагона. Эта птица способна на лету не только есть, но даже спать и совокупляться. Она могла бы стать символом мчащегося через тайгу плацкартного вагона, а может и вообще – российских железных дорог.

Николай
С моей идей согласен проводник вагона № 15 поезда, идущего в Северобайкальск, Николай Евгеньевич. Он провел в пути, в поезде, уже почти три года. Он обслуживал и первый класс, но предпочитает плацкарт: здесь все и всех видно, легче защитить пассажиров от карманников или старателей, которые кутят по нескольку дней и могут быть опасными. Пассажиры здесь менее требовательные, чем те из первого класса, которые, как это бывает во всем мире, любят задирать нос.

Наконец, в плацкартном вагоне находит свое выражение коллективных дух, который, по его мнению, дремлет в россиянах. Уже после первой тысячи километров известно, как кого зовут, кто куда едет, люди обмениваются адресами, приглашают разделить трапезу, доверяют свои вещи, когда идут в вагон-ресторан.

По мнению Николая, плацкарт – это точная метафора России в уменьшенном виде: народ (пассажиры) беспрекословно слушается царя (проводника), всем сложно, но все довольны, ну, и остается актуальным извечный русский вопрос: «Что делать?»

Проблемы с «картинкой»
Самый простой ответ: смотреть в окно. Но за окном нет конкретной картины, только какое-то кино, сотни быстрых кадров, за которыми не поспеваешь. Беспрестанное движение поезда лишает пассажиров вида. От этого болят глаза, люди становятся раздражительными и нетерпеливыми. Светлана создает себе вид сама: она вышивает изображение Христа на салфетке для церкви, а учитель из Липецка во время остановки в Омске купил у вокзального художника картину с тайгой и поставил ее на окно, в которое он уже не может смотреть.

Люди стараются задержать взгляд на чем-то статичном. Когда поезд останавливается на какой-нибудь станции, мир на мгновение замирает, и сквозь стекло можно увидеть на платформах толпы пассажиров и торговок. Одна из них крутит вязанкой сушеной рыбы, другая издалека отсвечивает золотыми пластами икры, еще одна стучит вареными раками в ведерке – так громко, что слышно сквозь толстое стекло. Выйти, к сожалению, нельзя: большинство остановок длится 2-3 минуты.

В плацкарте может мешать недостаток места, разбросанные тапки и сумки, то, что постоянно спотыкаешься о торчащие с нижних полок ноги. Если ехать трое суток до Новосибирска – еще полбеды, а если едешь больше недели во Владивосток или девять дней в якутский Томмот?

Уже на второй день чувствуешь, что огромные пространства Поволжья, Урала, Западно-Сибирской низменности и Центрально-Сибирской возвышенности сходятся в плацкартном вагоне, на 25 месте, там, где ты сидишь. 25 – это номер, а не 25 квадратных метров.

Хотелось бы выйти и пойти, но пойти можно самое большее в туалет, за кипятком или поболтать с проводником. Каждому, кто провел в поезде несколько суток, прекрасно знаком этот конфликт между теснотой вагона и колоссальностью пустого пространства, через которое ты мчишься. Следующая станция только через три часа, а стоянка снова две минуты.

На коротких остановках Николай никого не выпускает, но успокаивает, что он не слышал, чтобы во время езды в плацкартном вагоне кто-нибудь сошел с ума. В конце концов за пять суток пути поезд № 92 делает целых десять получасовых остановок (некоторые ночью).

Можно прогуляться по платформе, купить сушеную рыбу, кедровые орешки или даже вареного рака. Он предлагает совершать каждый день прогулку по всем 28 вагонам состава или присоединиться к лесорубам и спокойно выключает свет в вагоне № 15, потому что уже почти все заняли свои ниши вдоль родного коридора и засыпают.

Ночью физиологические процессы плацкартного вагона замедляются. Большинство пассажиров спит ногами к коридору, так что когда ты встаешь в туалет тебя легонько касаются их пятки и подушечки пальцев, и это немного успокаивает. У старателя и водителя грузовика ноги шершавые, а у туристок и детей – мягкие и розовые. Из-под одеял свисают руки и голени, выползают груди, белеют ляжки, колышутся ягодицы. Туши пассажиров трясутся, будто в студне. В свете луны и мутной лампочки вагон человеческого мяса выглядит фантастически: как картина Босха или гигантская банка консервов изнутри.