УТЕХИ ДРЕВНЕГО РИМА

По сведениям древнеримского писателя Светония, безграничному разврату Калигула предавался с раннего детства и никаких сексуальных табу не имел. Его еще ребенком использовали как мужчины, так и женщины, имевшие большую власть. По собственному же желанию он длительно сожительствовал со всеми без исключений своими сестрами. Наигравшись же, он передавал их своим любовникам для дальнейшего использования.

Любвеобильный император имел многочисленные гомосексуальные связи, а Марка Лепида и шута Мнестера горячо, страстно и, видимо, неоднократно любил. Представитель высшей римской аристократии Валерий Катулл жаловался на то, что Калигула неоднократно насиловал его. Интересно, что больше всего Катулла возмущала появившаяся после этого боль в боках.

Не брезговал он и женщинами, предпочитая замужних. На пирах жен приглашенных мужчин приказывал проводить перед ним голыми и разглядывал, как при покупке рабыни. Потом удалялся с избранной и возвращался, даже не пытаясь скрыть того чем они занимались. Мужьям оставалось только рассуждать о новых философских теориях.

Большинство известных римских деятелей от Калигулы отличались мало. Юлий Цезарь занимался разнузданным развратом с женами своих друзей и приближенных. В числе его любовниц числились мавританская царица Евноя и египетская Клеопатра. Все это не мешало ему проституировать и с мужчинами. Первым его развратил царь Никомед. Сведения об этом донес до нас Цицерон. Причем это было всем известно, и с сенатской трибуны Цезаря многократно обвиняли в том, что он ведет себя, как проститутка и называли его женщиной. Суровый воин и повелитель мира лишь отмахивался, заявляя: « Амазонки царствовали в большей части Азии».

Октавий добился прав на престол Рима методом сожительствования со своим дядей, насиловал жен на глазах мужей, отдавался за 300 000 сестерциев богатею Тирцию. Так что невинное увлечение сжиганием волос на своих ногах с целью предания им «нежности и шелковистости», пожалуй, лишь украшает «светлый образ» этого правителя.

Тиверий завел специальное учреждение «по делам сладострастия» и целыми днями этому самому занятию и предавался, предпочитая малолетних детей обоих полов. Десятки детей, называемых им «моими маленькими рыбками», должны были услаждать старого импотента и его гостей во время омовений в бассейнах и купания в ваннах.

Когда у Домициана родился сын, на поздравления он отвечал: «От меня и Агрипы может родиться только чудовище». Его сын Нерон предположения отца вполне оправдал. Этот император насиловал монахинь-весталок и потом казнил их за прелюбодеяния. Кастрировал мужчин и официально на них женился, сопровождая каждое такое действо пышной церемонией. В целом, как говорится, «отрывался по полной».

«Светлым пятном» на этом живописном фоне выделялся слабоумный Клавдий. О котором Светоний с похвалой сообщал, что тот, хоть и сожительствовал исключительно с погонщиками мулов из самого гнусного отребья, никогда не делал этого с шутами.

Не отставали от мужчин и древнеримские женщины. «Невинные девушки» и почтенные матроны охотно предавались разврату между собой, с братьями, отцами и рабами. Когда же утонченные удовольствия им надоедали, они «ходили в народ» и отдавались подонкам общества прямо на улицах и площадях. Нарицательным стало имя третьей жены Клавдия, Мессалины.

Та под именем Лициска владела публичным домом и сама обслуживала клиентов, прирабатывая «на старость». «Ласки дарила входящим и плату за это просила; Навзничь лежащую, часто её колотили мужчины; Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила» - писал Ювенал в своих «Сатирах». Вошел в историю и ее спор с проституткой Сциллой. Предметом являлось количество клиентов, которых они сумеют обслужить за ночь. Сцилла с ее жалким результатом в 25 мужчин уступила Мессалине с ее «похвальными» пятьюдесятью.

Народ Рима своим властителям не уступал. Римская чернь жила прямо на улицах, среди гниющих свалок, на которые было принято выкидывать и тела умерших рабов. Тут они день и ночь и «плодились и размножались», а также удовлетворяли сексуальные потребности своих властителей. Неудивительно, что когда к Риму вплотную приблизились варвары, защищать город было уже некому.